Hired writer of biographies in Russian | Наёмный писатель

Наёмные писатели из Школы писательского мастерства Лихачева (Россия, Самара) создали замечательную книгу о 200-летней истории двух породнившихся после Великой Отечественной войны русских семей. Книга издана (макет готов) и будет отпечатана в Самаре в марте-апреле 2019 года.

Предлагаем вашему вниманию начало книги.

*****

Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный

(Евангелие от Матфея 5:48)

Вступительное слово

Для чего же рождается человек, для чего живёт, работает, рожает и воспитывает детей? Это не правило подражания природе лосося: вылупился из икры, прожил, дал потомство икрой и потом умер.

О нас мы должны оставить память потомкам своими делами и своими примерами.

И это чувство стремиться и достигать и совершенствоваться должно быть в каждом человеке. Скорее всего, оно заложено в каждом из рода Горкуновых и Гавриловых, только, конечно, в разном объёме и в разных количествах.

Путь к совершенству любого человека не имеет конца, и нет у него начала, этот путь идёт от прошлых поколений к будущим.

Стремление человека быть лучше, быть лучшим заложена Господом в его природе.

У меня сначала была моя мечта быть самым лучшим трактористом в деревне, как мой родственник дядя Коля Горкунов, потом хотел стать лучшим директором, потом освоил правило, что если что-то делаешь в бизнесе, то ставь цели сделать это лучше всех. И вот стать лучше всех, это внушила и привила мне как основное жизненное правило моя мама из рода Гавриловых. У нашей Мамы Натальи Алексеевны была мечта и страстное желание вывести нас с моим братом Сергеем в люди. И, мне кажется, её мечта сбылась.

Гавриловы самые деятельные в нашем роду люди. Они ещё в позапрошлом веке поднялись всей семьёй и через всю страну пошли в Сибирь искать лучшей доли, свободной земли, успеха и сытой жизни.

Мой дедушка Гаврилов Алексей Сафронович отказался от православной веры, поверил в коммунистическое будущее, принял Революцию в 1917 году, хотел изменить мир к лучшему, но не получилось. И всё равно он исполнил свою мечту, достроил мельницу в своей деревне, родил своего последнего сына Павла, вместо погибшего на фронте сержанта Гаврилова Павла Алексеевича. А ведь неизвестно откуда у человека силы берутся? В 1938 году сидел в Омской тюрьме, где его пытали, издевались и били, сделали инвалидом на всю жизнь, но он чудом выжил, не затаил злобу на людей, а вернулся в свою деревню, построил дом и отошёл по старости ко Господу, в которого никогда не веровал.

Мне говорили, что я даже внешне похож на своего дедушку Алексея с его неуёмным характером и желанием добиться бóльшего в своей жизни. Никому не известно, как судьба распорядится моей жизнью, но я выбрал для себя путь и жизненное правило: лучше больше сделать, чем дольше прожить. На кого я должен быть похож, на кого мне равняться и кому подражать? А может, на дядю Якова Гаврилова, который весь израненный и контуженный пришёл с войны, где командовал ротой штрафников и которого знали — или слышали про него — на всех фронтах?

Мой дед Горкунов Максим Иосифович, чью фамилию я ношу, тоже человек с тяжёлой судьбой.

Ушёл в начале войны на фронт, попал в плен, сидел в лагере смерти Маутхаузене, бежал, ловили, снова бежал, снова ловили, прошёл все круги ада в немецком плену. Потом сидел в советских лагерях, реабилитировали.

Но странно было для всех, что наш дед Максим всё равно остался в памяти у родных как весёлый и светлый человек.

Воистину, правдивы и поучительны слова для моих потомков, что времена не выбирают, в них живут и умирают.

Не успеете пожить в своё удовольствие и на пользу своей семье — вы тоже обернётесь в прах.

Так успейте же что-нибудь сделать для себя и для людей, чтобы вас запомнили и рассказывали о вас из поколения в поколение.

Вот я оставляю о себе память, хотя бы тем, что создаю и передаю своим родственникам, друзьям, детям и внукам историю нашего рода Горкуновых и Гавриловых. Я делаю это для того, чтобы вы знали: мы не из графьёв и не из княжеских родов, но при желании и старании, каждый из нас может добиваться больших успехов и высоких целей в этой жизни!

Храните память о своих родителях, бабушках и дедушках и постарайтесь сделать что-то в своей жизни хорошее.

И не нужно думать, что сложно будет в следующих поколениях победить такие наши родовые проклятия, как пьянство и лень, как зло и несчастие, переходящее из поколения в поколение хроническое заболевание всего рода Горкуновых. Всё возможно и всё достижимо!

Каждый человек должен знать своих предков, поэтому старайтесь собирать материал о своей семье, записывайте семейные рассказы. Знайте свои корни родовые, берегите реликвии, храните письма и фотографии. Изучайте историю своей семьи, рассказывайте и пересказывайте её своим детям и внукам. Это пригодится вашим потомкам, поможет сформировать ответственность и гордость за свою семью и оставить хорошую память для своих потомков.

Всем тем поколения Горкуновых и Гавриловых, которые после нас будут стремиться достигать лучшего для себя, для людей и для своих родственников, и посвящается эта книга.

Борис Горкунов

Грань первая

Гавриловы. «Самоходы» на путях Сибири

В самом конце XIX века большая крестьянская семья Гавриловых покинула родные места — деревню Баевку Ржевского уезда Тверской губернии. Они искали лучшей доли, и путь их лежал в Сибирь.

География — это судьба. Родные ландшафты неизгладимым отпечатком остаются в душе человека и народа. Баевки сегодня нет, только название сохранилось в списке заброшенных деревень нынешнего Селижаровского района Тверской области. Но остались здешние холмистые равнины, речки, что по большей части впадают в Волгу: Песочня, Селижаровка, Малая Коша, Большая Коша… Здесь расположено крупнейшее из Верхневолжских озёр — Волго. В некоторых местах по высоким речным берегам встречаются выходы известняков. Из-под них нередко бьют ключи — так называемые «кипятки» с водой-«здоровцом». Ключи не замерзают круглый год, некоторые славятся как святые источники.

Это лесной край, в Средневековье известный как Оковский лес. Здесь мало земель, годных для сельского хозяйства. А между тем Ржевский уезд считался густонаселённым. Выживать на малоземелье тверичанам помогали предприимчивость, умение и охота заниматься самыми разными промыслами. Здешнюю деловитость питало и выгодное серединное положение Тверской губернии между Петербургом и Москвой.

В богатой лесом местности многие становились искусными плотниками, рубили и сплавляли по здешним рекам строевой лес и дрова, гнали дёготь. Почиталось кузнечное ремесло. Гавриловы потом не раз проявят эти наследственные ремесленные умения в Сибири.

Однако ремесло ремеслом, но для крестьянина ничего нет важнее земли. И в этом главном, заветном деле обманула тверского мужика отмена крепостного права, эпоха «великих реформ». Крестьянские наделы были невелики, выкупные платежи порой неподъёмны. Землю с помещиками пришлось делить на таких условиях, что за два десятилетия «воли» в Тверской губернии меньше стало и зажиточных крестьян, и «крепких хозяев» со средним достатком. По губернской статистике, почти половина крестьянских хозяйств выживала от урожая до урожая. До интенсивного землепользования с машинами и прочими усовершенствованиями большинству мужиков было далеко, как до звёзд. Промышленность России, можно сказать, только зарождалась, и не могла принять-поглотить тех работников, кого уже не кормила земля.

Гавриловы были до 1861 года «владельческими», помещичьими крестьянами, и до «воли», и после реформы жили в своём лесном углу немаленьким и, по-видимому, дружным кланом. Свидетельство тому — метрические книги Покровской церкви села Озаново за 1888–1897 годы. Это была приходская церковь для жителей Баевки — деревянная, с престолами Покрова Пресвятой Богородицы, Святой Мученицы Параскевы и Знамения Божией Матери. До наших дней здание не сохранилось. Поселение без церкви лишилось статуса села, ныне именуется деревней Азаново и существует скорее номинально. Согласно переписи населения 2010 года в Азаново жил один человек. Участь немногим завидней, чем у сгинувшей Баевки.

Историческая родина рода Гавриловых: деревня Баевка Ржевского уезда Тверской губернии. Отсюда семья Гавриловых в 1893 году переехала в деревню Дмитриевка Ишимского уезда Тобольской губернии

В метрических записях указанного времени отобразились самые важные события в жизни целого поколения семьи Гавриловых — предположительно четырёх братьев и двух сестёр. Гавриловыми они звались, скорее всего, по крестильному имени своего деда по отцовской линии — Гаврилы или Гавриила. В ту эпоху это прозванье, как и у других крестьянских родов, ещё не застыло в статусе полноценной фамилии. Многих крестьян в тех же метрических записях именуют по отчеству, и это затрудняет установление родственных связей.

Братья Сафрон, Николай, Евстигней и Сергей, их сестры Евдокия и Акилина венчались, крестили своих детей, упоминались как восприемники от купели и поручители при венчании родственников и свойственников.

Гавриловы, судя по всему, были «крепкими хозяевами». Но и для них каждый день речь шла о выживании. Для того, чтобы удовлетворить свои элементарные потребности, приходилось работать без просвета. Крестьянская судьба часто испытывала «крепких хозяев» с разительной жестокостью. Метрические записи запечатлели трагедию молодой семьи Максима Сергеева, предположительно сына Сергея Гаврилова и Стефаниды Ильиной. Максима называли в метрических книгах Сергеевым по имени отца — это к теме отчества-фамилии.

5 мая 1988 года бесстрастным официальным языком обозначена в метриках смерть дочери Максима Сергеева, младенца Евфимии. Девочка восьми месяцев от роду скончалась от грыжи. Менее чем через год после этого печального события в семье Максима Сергеева родился сын, которого назвали Фёдором. Мальчик тоже пришёл в этот мир ненадолго — «сгорел» от простуды 1 мая 1890 года. В августе того же года появилась на свет его сестра Наталия. Только эту упорную частоту деторождения крестьяне могли противопоставить смерти. Но семья Максима и Фёклы потерпела в этой схватке быстрое и безнадёжное поражение. В ноябре 1891 года Максим Сергеев умер от грыжи, как его первая дочка. А в конце марта 1892 года корь унесла маленькую Наталию.

Позже, в 1897 году, простуда сгубила Акилину Гаврилову. Без матери остались двое детей.

«Крепкие хозяева» хоронили детей, жён, сами на пределе сил справлялись с жизнью, которая становилась всё непонятнее и суровее. А многие и не справлялись, падали надорвавшись. Но жизненная энергия была неистребима, надежда поддерживала в самых крайних обстоятельствах. И росла эта надежда не на пустом месте. Ведь в российской пореформенной жизни были перемены не только к худшему, но и такие, что открывали новые пути мужику.

В 1889 году правительство Российской империи приняло закон, который разрешал переселяться из центральных, слишком многолюдных губерний в пустующую Сибирь. Он сдвинул с места тех, кто жаждал изменить жизнь. Переселяющиеся в Сибирь могли рассчитывать на беспрецедентные льготы, ссуды на продовольствие и покупку семян. Их освобождали от казённых сборов и арендных платежей за отведённые земельные наделы на три года. С них снимались все недоимки в местах исхода по казённым, мирским и земским сборам, а также выкупные платежи за полученные после 1861 года наделы. Кроме того, переселенцы получали отсрочку воинской повинности. При этом ходили слухи, что жизнь в Сибири замечательна, на деревьях чуть не калачи растут, а мужики все ходят в сапогах.

Переселяться было выгоднее семьям, в которых преобладали мужчины. Ведь земельный надел из расчёта 15 десятин (0,5 десятины под усадьбу, 7 десятин полевого надела, 7,5 десятин общинных угодий; напомним, что десятина — русская мера земельной площади, равная 1,09 га) полагался только на мужскую душу.

Сельские общества, откуда отбывали крестьяне, с радостью делали пометки об их отъезде. Ведь им отходили земли выбывших, которые можно было сдавать в аренду. Но не всё было так просто.

Чиновники на местах, в том числе и на землях 4-го земского участка Ржевского уезда — к нему относилась Баевка — не очень-то хотели, чтобы слишком много людей устремилось с их территории в обетованную Сибирь. Ведь «наверху» могли подумать, что местные власти просто не справляются со своими обязанностями, оттого и бежит в Сибирь недовольный народ. Начальник 4-го земского участка в бюрократической переписке утверждает: охота к перемене мест вовсе не от безземелья. Это корыстные соседи подбивают на авантюру лентяев и необстоятельных, легкомысленных односельчан — рассчитывают поделить освободившуюся землю.

Конечно, была в этом и доля правды. Сибирь поманила своим далёким сказочным блеском самых разных людей. Среди переселенцев были те, кого вела счастливая вера в утопию — неведомое, в сущности неземное Беловодье, Белую Арапию. Хватало и просто легковерных, непрактичных, плохо ладящих с реальностью персонажей. Но среди переселенцев много было и крестьян среднего достатка, они умели и хотели работать, но в условиях пореформенной общины не могли улучшить своё положение.

Серьёзные люди не полагались на слухи о баснословных богатствах и чудесах дальнего края. Многие будущие поселенцы писали в Сибирь землякам, которые уже сумели там обжиться. Очень по-деловому, иногда строго по пунктам, расспрашивали о главном: почём аренда земли, можно ли землю купить, какого она качества, целина или залежь (ранее была под посевом), сколько одна десятина родит пшеницы, ржи, овса, гречи, проса, гороху, картофеля, и какие на всё это цены, дóроги ли работники и подёнщики… И получали подробные, дельные ответы.

А как же Гавриловы переживали этот поворотный момент в судьбе крестьянства, как они пришли к своему решению? Кое о чём можно судить, пусть и не с полной уверенностью, по тому, что сказано в сохранившихся документах. И по тому, о чём не сказано. В ноябре 1896 года заявки на переселение подала 51 семья, относящаяся к 4-му участку Ржевского уезда, и ещё 10 семей собирались сделать это в ближайшее время. До этого подобных разрешений никто из здешних крестьян не получал. С другой стороны, после 1893 года в метрических книгах Покровской церкви села Озаново больше не упоминается никто из семьи Сафрона, равно как из семейства его брата Николая. Значит, 1893 год — самая ранняя веха, с которой может быть связана дата отъезда Гавриловых в Сибирь. А уже знакомый нам начальник 4-го земского участка сетует в официальной переписке, что три семьи Пыжовской волости покинули родные места весной 1896 года. Эти крестьяне на новом месте получили в пользование хорошие земли, «казённую нарезку», и своим положением на сибирской земле они были довольны. Их пример вдохновлял односельчан на переселение. Нельзя исключить, что в числе самовольно переселившихся были семьи Сафрона и Николая.

Итак, два брата оказались самыми решительными из всей немалой семьи. Что же было причиной тому, что они выделились из общего ряда? Почему не захотели и дальше влачить существование от урожая до урожая, у самой черты, за которой ждали нищета и погибель, а толкнуть в пропасть могла любая случайность? Крестьяне жили простейшей одинаковой жизнью, и всё-таки в каждом была особенная закваска. Кто-то смирялся, а некоторые были готовы ломать определённые судьбой рамки, как только появится для этого хоть малая возможность. Во все времена рождаются люди, у которых есть такие стремления и сила претворить их в жизнь. Важно не отречься от этого, не поддаться инерции и малодушию.

Гавриловым, без сомнения, не были свойственны идеализм и пламенные религиозные чаяния искателей Беловодья, а уж тем более взбалмошное легковерие. По тому, как потом сложилась их жизнь, скорее представляешь, что они глубоко обдумывали и обсуждали меж собой достоверные известия о «земле обетованной».

То, что мы знаем о двух братьях, подсказывает: скорее всего, мозгом и душой их рискованного предприятия был Сафрон. В некоторых метрических записях он назван солдатом, в более поздних материалах Всероссийской переписи значится как отставной унтер-офицер. Если он родился в 1844 году, призываться в армию должен был в середине шестидесятых. Скорее всего, участвовал в русско-турецкой войне. Данных как будто немного, но за ними встаёт судьба, круто развернувшаяся задолго до отправления в Сибирь.

В позапрошлом веке для русского крестьянина служба в армии — исход в другую жизнь. Какова была она? Не всегда «солдатчина» становилась безысходной трагедией, многое зависело от смены исторических эпох. Суворов учил ценить достоинство воина, его инициативу, боевое содружество офицера и солдата. При Николае I утвердилось грубое пренебрежение к личности солдата, жестокая палочная дисциплина. Это, в числе других причин, предопределило фиаско Крымской войны. После 1861 года одной из так называемых «Великих реформ» с неизбежностью оказалась реформа военная. С 1863 года юридически были сведены до минимума телесные наказания для солдат. С 1867 года нижних чинов начали в обязательном порядке обучать грамоте.

По новому «Уставу о воинской повинности» 1874 года призыву в армию подлежало мужское население всех сословий, достигшее 21 года. Часть его, по жребию, зачислялась на действительную службу, остальные — в ополчение.

Срок действительной службы в армии для основной массы призываемых устанавливался в 6 лет с последующим пребыванием 9 лет в запасе. Таким образом, общий срок военной службы исчислялся в 15 лет.

Сафрон Гаврилов служил в разгар этих перемен и успешно освоил всё, что обновляющаяся армия могла ему дать. Именно тогда он выучился грамоте — кажется, единственный из клана Гавриловых в те времена. После крымской катастрофы солдат учили не только выступлениям в блистательных шоу парадов и смотров, но и тому, что пригодится на войне. А такая серьёзная подготовка к серьёзному делу означала личностный рост для человека, прежде замкнутого в тесном круге однообразных впечатлений и задач. В армию после реформы приходили люди разных сословий, товарищи по службе открывали друг другу в своих рассказах жизнь огромной империи. Это неминуемо расширяло кругозор солдата. Сафрону присвоили чин унтер-офицера — значит, был у него солидный и успешный опыт службы, а сверх того — необходимые качества ума и характера для решения сложных задач.

А участие в русско-турецкой войне 1877–78 гг. многократно приумножило и возможности познания жизни, и духовные ресурсы солдата. Конечно, нет смысла описывать сплетение проблем, из которого, как из неистребимого корня, каждую четверть века вырастало новое столкновение России с османами. Уж точно не разбирался в этом нижний чин, недавний крестьянин из тверской глуши Сафрон Гаврилов. Но в народе жило сознание того, что в этой войне русский воин защищает христианскую веру и страдающих единоверцев, честь державы и монарха. А самое главное, что с началом военных действий солдаты вступили в жестокую и сложную реальность. В ней надо было выживать, сражаться и побеждать. А ещё русскому мужику в солдатской шинели открывалось такое многообразие мира, какого он раньше и представить не мог. Сафрон Гаврилов, хоть и грамотный, не оставил никаких записей о своей жизни. Но некоторые унтер-офицеры той войны умудрялись вести дневники. В них много интересного о том, что они видели и испытали. Наверное, всё это отложилось и в душе Сафрона. Нижним чинам приходилось кровью и пóтом искупать просчёты в подготовке к войне — а их было много, несмотря на усвоение уроков Крымской кампании. У турок вооружение оказалось лучше и запас патронов у каждого солдата доходил до тысячи, а российский пехотинец нёс их с собой всего шестьдесят. Наши воины хоронили погибших, видели тех, кто раненым попался туркам и был замучен.

Уже надеясь на возвращение домой, солдаты услышали, что скоро придётся идти на Константинополь. И думали, что, скорее всего, лягут под его стенами, но принимали неизбежность. Вместе с наградами получали не славословие за подвиг, а простое напутствие: «Ребята, вы теперь Кавалеры. В случае чего вы не должны ударить лицом в грязь, должны показать себя, что вы достойны награды».

После всего этого Сафрон Гаврилов должен был вернуться домой не таким, каким уходил. Родилось новое чувство собственного достоинства. И не пугали уже перемены, перспектива начать жизнь заново в непривычных, необжитых местах. Не пугали трудности и та, возможно, высокая цена, которую придётся заплатить за лучшее будущее.

У Сафрона и его жены, Надежды Григорьевой, в начале девяностых годов было уже два сына и три дочери. Работником мог считаться только старший, Степан. Младший из детей, Алексей Сафронович Гаврилов, появился на свет 10 марта 1891 года. Окрещён был на следующий день.

Метрическая книга с записью о рождении Алексея Сафроновича Гаврилова. Первая колонка (дети мужского рода), № 12, Алексей

Его восприемником стал родной брат, Степан, «той же деревни солдатский сын», а восприемницей, судя по совпадению отчеств, — тётя по отцу, Евдокия Гаврилова. Если Гавриловы оставили Баевку в 1893 году, Алексею тогда исполнилось лишь два года. Сестра Матрона была всего на два года старше. Надо было думать об их будущем, о том, чтобы не росли они лишними ртами на безземелье, чтобы им не досталась на долю вечная нищета. Страшно пускаться в дальнюю дорогу с такими маленькими детьми, но лучше пойти на это, чем терять их, сидя на месте, как случалось в семьях родственников.

Итак, Сафрон принял решение трогаться в Сибирь. Он более других Гавриловых способен был оценить практические, даже юридические аспекты этого грандиозного предприятия и не убояться трудностей. Но очень важна была и поддержка брата Николая.

Николай, согласно позднейшим разысканиям сибирских краеведов, был искусным плотником. Гавриловы, люди опытные, понимали, как нужно это ремесло там, где придётся всё строить с нуля. По опыту переселенческого движения, семьи нескольких братьев общими силами лучше справлялись с трудностями освоения новых земель. У Николая Гаврилова и его супруги Параскевы Никитиной тоже росли дети. Младший сын Николая Захар в 1893 году был младенцем нескольких месяцев от роду.

Подчеркнём ещё раз: братья Гавриловы, судя по всему, отправились в Сибирь «самоходами», «самовольцами», не дожидались неохотного официального разрешения. Тем самым они отказались от льгот, что полагались законопослушным переселенцам, но выиграли время — торопил их, наверное, крестьянский страх опоздать к раздаче хорошей земли. Их потомки одобряли такое проявление собственной воли и сохраняли память о том, что в их роду были решительные, независимого характера люди. Яков, внук Сафрона, в Великую Отечественную прошёл с боями по местам, где, он предполагал, жили его предки. И говорил потом родственникам: правильно, что уехали, там одни сопки, пахать нечего, жить нечем.

Решение Сафрона и Николая разделило единую большую семью. Их братья и сёстры остались в родных местах, там же до сих пор живут их потомки. Каждый выбрал себе судьбу.

Итак, они в дороге. Впереди огромные пространства, бездорожье, ненастье, голод и болезни, порою — чиновничье равнодушие. Очень скоро путь станет мукой. Люди не стремились к подвигу, но ради выживания им пришлось его совершить. В день одолевали по 35–40 вёрст. Кто мог, так и шёл рядом с телегой, из необходимости беречь лошадей. Быстро снашивали обувь, шли босиком или наворачивали на ступни тряпьё. Конечно, разбивали ноги, страдали от ревматизма. Умирали в пути.

А Гавриловы дошли до цели. Преодолели все круги дорожного ада. И хватило на это душевных и физический сил, помогло умение держаться вместе и стоять друг за друга, что бы ни случилось. Сибирь испытала и приняла эту крепкую, смелую, трудолюбивую породу, дала начать новую жизнь.

И вот уже знакомые персоны объявляются в бланках Первой всеобщей переписи населения в Российской империи 1897 года по Ишимскому уезду Тобольской губернии и пофамильных списках поселенцев участка Дмитриевский за тот же год. Семья Сафрона Гавриловича Гаврилова, по этим данным, состояла тогда из трёх мужчин и четырёх женщин: сам Сафрон Гаврилович 53-х лет от роду; его жена Надежда Григорьевна 43-х лет; их дети Степан 20-ти лет, Алексей 5-ти лет; дочери Вера 14-ти лет, Агриппина 12-ти лет, семилетняя Матрона.

Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года. Деревня Дмитриевка, Ишимский уезд, Тобольская губерния. Гавриловы

Сафрон и Надежда сумели сохранить в дороге всех детей. Наверное, благодарили за это бога, но знали: помощь свыше посылается тому, кто сам может порадеть за себя и близких. Не уберечь бы Гавриловым себя и потомство, не будь у них ответственности, воли, народных медицинских знаний и тех азов санитарной культуры, которые тогда уже начали распространяться в крестьянской среде. Конечно, и хорошая наследственность помогла, хотя такого слова тогда не знали.

Упоминается в названных документах и Николай Гаврилович Сафронов. Именно здесь впервые подчёркнуто, что он плотник. И это было очень кстати. Ведь пофамильные списки поселенцев составлялись всего-то через год от начала массового начала заселения участка Дмитриевский. Там Гавриловы получили землю. Жизнь здесь только начинала строиться, и толковые плотники на целине были нарасхват. Да и любые способные к работе руки.

По воспоминаниям очевидцев подобных картин можно представить, как семьи двух братьев выглядели в конце пути. Разваленная телега, при такой же измождённой лошадёнке с веревочной сбруей. Сами переселенцы в оборванной и замызганной одежде, больше напоминавшей кучу тряпья. Зато, наверное, тихо радовались, десятками вёрст не встречая поселений. А кругом сколько свободной земли — главная мечта крестьянина-переселенца.

Пашни на участке Дмитриевский во многих местах шли гривами и островами среди леса. По составу почвы земля — опять же не предел мечтаний, но и не бросовая, суглинок с примесью чернозёма. Словом, было чем жить, особенно если не слишком кружило перед тем голову предвкушение сказочных сибирских богатств. Но обустроиться здесь можно было ценой изнуряющего труда — особенно в первые годы, пока хозяйство не встанет на ноги. Эти трудности в полной мере пришлись на долю Гавриловых. Получалось, что без помощи коренных сибирских мужиков не освоишься на новом месте. В шести верстах от Дмитриевского участка располагалось село Ситниково. Своё название село получило по фамилии первого переселенца. Изба Панкрата Савватеевича Ситникова была построена в начале 1800 года, а к 1808 году уже было 15 дворов. Первые жители Ситниково — крестьяне, бежавшие от помещиков из центральной части России, выселенные казаки, ссыльные.

Деревня Дмитриевка Ишимского уезда Тобольской губернии. Сюда переселилась семьи Гавриловых в конце XIX в. из Ржевского уезда Тверской губернии

Здесь селились выходцы из Смоленской, Орловской, Курской, Ярославской, Тамбовской, Тверской, Витебской, Черниговской, Харьковской и Полтавской губерний. Потому и в домостроительстве соседствовали традиции разных мест — взять хоть те же мазанки.

Среди жителей Дмитриевского было достаточно грамотных людей, в основном мужчин. Они учились в родных местах, а их дети стали посещать уже Ситниковскую школу, с 1909 года — Шаньгинскую земскую. Наверное, в Ситникове учились младшие Гавриловы. Грамотный Сафрон не мог оставить детей в невежестве, понимал, что без знаний не продвинешься в жизни.

В списке населённых мест Тобольской губернии за 1903 год бывший участок значится как посёлок Дмитриевский (Димитриевка) в Усть-Ламенской волости Ишимского уезда. Затем его отнесли к Ситниковской волости.

В 1897 году в Дмитриевском 27 домов, в 1902 — уже 115, к началу Первой мировой войны — 183 двора. Появился на левом берегу Солоновки выселок Дмитриевский из двух усадеб, затем — улица с многозначным названием Самодуровка.

И недаром продолжали селиться в Дмитриевском люди, не случайно всё более обустроенной становилась здешняя жизнь. Продержавшись первые годы, крепкие работящие семьи Гавриловых начинали пожинать плоды своих трудов. В Тобольской губернии настолько процвело скотопромышленное хозяйство, что в некоторых уездах крестьянство сплошь ходило в кожаной обуви. Так обернулись явью рассказы про сибирских мужиков в сапогах, многих сманившие из родных лапотных старорусских мест. В светильники заливалось сало, на упряжь шла кожаная, а не верёвочная сбруя. Часто ели мясо. Самый «недостаточный» крестьянин держал две или три коровы, лошадь или даже двух, овец и свиней. У зажиточных были стада в две сотни коров и не менее ста лошадей.

Люди внутренне менялись, когда понимали: они стали хозяевами своей судьбы. Наблюдательные современники отмечали: мужик приходил «из России» забитым, смотрел исподлобья, тихо говорил, опасался властей. А через год-другой он уже на местный лад покрикивал, «ревел», как говорили старожилы. Распрямлял спину. По мнению многих, даже обретал некоторое преимущество над теми же старожилами. Коренной сибиряк привык надеяться только на себя и своих родственников. А переселенцы опирались на своё сообщество, коллектив, и благодаря этому они большего добивались от властей.

Сафрон Гаврилов с его армейским прошлым, с гордостью унтер-офицера запаса и в прежней жизни, надо думать, не был забитым мужиком. Можно не сомневаться, что и он, и брат, и подрастающие сыновья не только сумели поднять хозяйство, но и заняли достойное место в жизни сельского общества, в решении главных вопросов дмитриевской жизни. Ещё тогда проходил школу лидера и организатора народной жизни Алексей Сафронович Гаврилов, потом он, как сумел, попытался применить эти уроки в другое время, в другой жизни. Но об этом речь впереди.

В своём зрелом, затем преклонном возрасте Сафрон Гаврилов вполне мог чувствовать себя настоящим патриархом. Когда-то он решился на перемены — и оказался прав. Семья обрела достаток и поддерживала его неустанным трудом. Дети вырастали, обзаводились собственными семьями, исправно вели хозяйство.

У старшего из детей, Степана, и жены его Елизаветы Фёдоровны за первые двадцать лет XX века родились не менее шести детей: Макар в 1902 году, Пётр в 1903, Анна в 1905, Мария в 1907, ещё одна Мария в 1909 — её назвали, видимо, именем умершей к тому времени сестры. Младшая, Анастасия, появилась на свет в 1911 году.

В Сибири сходились дороги людей, которым не случилось бы встретиться при обычном порядке тогдашней жизни. Правда, Агриппина, дочь Сафрона, вышла замуж за земляка — Дементий Иванович Модестов, был, как и Гавриловы, выходцем из Тверской губернии. А вот её сестра, Матрона, стала женой Харитона Васильевича Косолапова, происходившего из-под Смоленска.

Алексей, младший сын Сафрона Гаврилова, женился на своей ровеснице Иустинии Корневой — так значилось в церковных метриках, а в жизни её звали Устиньей. Фёдор Ефимович Корнев, её отец, при основании Дмитриевского значился в списках переселенцев из Орловской губернии. Тогда семья Корневых жила в собственном деревянном доме, крытом соломой. Мать Устиньи — Федосья Фёдорова, братья — Лаврентий, Никанор, Парасковья, Федосья. Грамотным был Лаврентий — один за всех.

За долгую и непростую их жизнь у Алексея и Устиньи родились 13 детей, не все из них выжили, не все имена помнят потомки. Назовём пока тех, кто увидел свет до этапного 1917 года. Старшая, Лидия, рождена 2 августа 1909 года. В 1910 году появилась Иулита, она не прожила долго. Были ещё Гавриил и Евдокия, умершие в младенчестве.

В метрической книге Екатерининской церкви в Ситникове за 1912 год отмечено появление в семье Алексея и Устиньи сына Якова. Младенца окрестили на следующий же день после рождения. В восприемницы ему была выбрана родная тётя по матери — Феодосия Корнева, младшая сестра Устиньи Фёдоровны. Крестным отцом Якова стал его дядя, муж Матроны, Харитон Васильевич Косолапов. Подобное можно прочитать и в других «гавриловских» метрических записях. Дети Сафрона были дружны между собой даже после того, как у них появились собственные семьи. При крещении в восприемники своим детям Алексей и Степан нередко выбирали своих родных сестёр или их мужей. Вспомним, что так же было заведено и у предыдущих поколений Гавриловых, ещё в Ржевском уезде. Что-то главное нерушимо сохранялось в их семейной истории. А между тем близилось то, что навсегда изменило жизнь Гавриловых и всех их соотечественников.

Грань вторая

Алексей Гаврилов

Первая четверть XX века — самое, быть может, сложное время в истории нашей страны. До сих пор сшибаются, как на поле вечной битвы, версии и оценки тогдашних событий. Алексею Гаврилову пришлось в эту пору взрослеть, строить жизнь, принимать свои главные решения. Но времена, как известно, не выбирают.

Грандиозная и многоликая Сибирь во всём была наособицу. И перед революцией 1917 года дела здесь обстояли не так, как в других частях Российской империи. Не вздыбливали здешнюю жизнь беды Европейской России — малоземелье, противостояние крестьян и крупных собственников, владевших землёй не по праву труда на ней. Зажиточный край, казалось, должен был стать гарантом стабильности государства, сложившегося порядка вещей. Но, как тектонические разломы, обозначались и углублялись противоречия между аграрными группами с разной историей и юридическим статусом — старожилами, казаками, старосёлами и новосёлами. Гавриловы попали в число «старосёлов», тех, кто не так давно приехал, но успел на свободные земли до столыпинского нашествия переселенцев. Им завидовали бедолаги-«новосёлы», которым в начале XX века совсем уж трудно пришлось на новом месте. Правительство в трудных обстоятельствах пыталось как-то упорядочить сложившееся «по обычаю» земельное право. Это не нравилось тем, кто успел прочно утвердиться на земле.

Предприимчивые мужики, которых было много среди энергичных сибиряков, спешили включиться в товарное хозяйство. Позже Алексей Сафронович свидетельствовал: его отец в предреволюционные годы тоже решил стать предпринимателем. Одним из тех, кого Владимир Иванович Даль в своём словаре описывает так: «…с малыми денежками ездит по деревням, скупая холст, пряжу, лён, пеньку, мерлушку, щетину, масло». Это, кстати, у Даля один из разделов словарной статьи к слову «кулак». Оно никогда и ни в каких значениях не было особенно ласковым. Крестьянское сознание осуждало попытки разбогатеть не «от земли». Отставной унтер-офицер, впрочем, не разбогател. Не хватило, может быть, железной ростовщической хватки, с помощью которой умели составлять капитал тогдашние «мироеды». Сафрон своими этическими представлениями был связан прежде всего с трудом на земле, торговля оставалась лишь подспорьем в хозяйстве. Но посёлок Дмитриевский всё равно втягивался в новые экономические отношения. У станции Голышманово построенного в 1913 году железнодорожного перегона Тюмень — Омск селились купцы из окрестных деревень. Они почувствовали выгоды и перспективы «чугунки», строили дома, лавки, деревянные цеха для выделывания кож, варки мыла, маслобойки, пимокатки, вели крендельное и конфетное производство, занимались переработкой мяса на колбасу. Братья Фельдмоновы построили маслобойный завод, магазин, паровую мельницу. Машина работала на дровах, молола зерно на крупчатку. Вполне возможно, что её видел юный Алексей Гаврилов и задумал тогда бизнес-проект, который почти воплотил в двадцатых годах.

О Степане Сафроновиче, старшем брате Алексея, сохранилось одно лишь воспоминание: он ходил «на заработки», и в какой-то связи с этим его убили. Правда, неизвестно, в какие годы это случилось. Даже человек из крепкой небедной семьи не мог обойтись без приработка на стороне и стал жертвой насилия, оно копилось в воздухе страны предгрозовой тяжестью.

Как поступал в рамках этих обстоятельств Алексей Гаврилов? По возрасту и темпераменту ему недостаточно было приспособиться и смириться с обстоятельствами. Наверное, как многие достойные молодые люди в разные времена, хотел жить по своему разумению, но в ладу с людьми и совестью. И резкий протест вызывало у него всё, что этому мешало, то есть общественное устройство империи. Изобильно одарённая натура: кузнец, слесарь, плотник, краснодеревщик — самые нужные ремёсла «были у него в руках». Вместе с другими мастерами построил в Ишиме деревянный мост — серьёзное свидетельство профессионального мастерства. Играл на гармони, вечерами собирал вокруг себя молодёжь, давал людям порадоваться и отдохнуть душой. Совсем ещё молодым как раз на такой «вечёрке» выбрал себе жену, высокую, видную — сам был коренаст, но очень крепок и силён, «проволоку рвал». Знал лечебную силу трав. Знахарем не заделался, но близким при случае помогал. Сохранилась легенда, что однажды даже вылечил лошадь от бешенства — но это уж действительно что-то сверхъестественное. Жена была ему под стать, умела выхаживать заболевших детей.

Алексей и Устинья согласно работали в своём хозяйстве. Перед революцией засевали 15 гектаров, держали пять лошадей, три коровы, мелкого скота 12 голов. Были в хозяйстве косилка, веялка, два плуга.

В этом перечне кроется загадка. Сибирские мужики с таким вот середняцким, скромным, но вполне достойным имущественным цензом не были, прямо скажем, социальной опорой большевиков. Между тем Алексей Сафронович, когда пришло время, принял сторону «красных», «красным» остался в памяти деревни. Эта его слава досталась в наследство детям и внукам. Почему он сделал такой неочевидный выбор?

В семье сохранились самые общие и отрывочные сведения о том, что перед революцией Алексей Гаврилов оказался — ни много ни мало — в Москве. И примкнул там к идейным борцам за новую жизнь. Как-то дошёл через целый век даже живой диалог из тех времён: «А потом, когда революция случилась, у него спросили: «Ну что? Как ты?» А он всё спал и видел деревню, и говорит: «Нет, ребята. Вы городские, а я деревенский. Я пойду в деревню, в народ. Буду советскую власть в деревне укреплять. А вы оставайтесь в городе»». Какие события могли породить это предание? Во всяком случае, в нём сохранились важные черты духовного склада молодого Алексея Гаврилова.

Мы знаем из истории Сафрона Гаврилова, как армейский опыт расширяет кругозор. И есть многочисленные свидетельства, что со службы молодые сибиряки из зажиточных семей, случалось, возвращались большевиками. Уставшие от войны мужики в солдатских шинелях стали в это время мощной революционной силой. Возможно, Алексей побывал в предреволюционной армии. Одно можно сказать с уверенностью — в истории о московской жизни отразилось стремление Алексея выйти за тесные горизонты крестьянской жизни, постичь смысл того, что происходит в большом мире, найти общую для всех правду. В его душе как-то соединились утопически понятые социалистические идеи и крестьянские извечные представления о справедливости. При этом он понял, что его место — не на острие борьбы за разрушение старого мира. Ему суждено было вернуться к земле, благословению и проклятью крестьянина, чтобы делать на ней тяжёлую работу, без которой всему миру не жить. Только вот время выдалось такое, что путь к предназначенному делу всё-таки лежал через борьбу.

Быстрей, чем в Европейской России, в Сибири были сметены старые царские учреждения. Местное крестьянство с полным сознанием своего права взяло от революции нужные ему установления — свободу от налогов, независимость от непонятного города.

И всё же очень многие историки согласны в том, что Сибирь после революции, в 1918 году, нельзя назвать ни опорой новой власти, ни очагом контрреволюции. Многим пришлось определиться с позицией в дни власти белого адмирала Колчака. И часто, в силу ярких особенностей власти «правителя омского», люди делали выбор не в его пользу.

Алексей Гаврилов в 1919 году, следуя логике таких народных настроений, «ходил за красных». О том, что он мог видеть и пережить тогда, рассказывают воспоминания комбрига А.М. Будницкого. «Бои проходили главным образом по линии железных дорог и трактам. 3-я бригада 51-й дивизии 3-й армии, в которой я служил, вела наступление по линии железной дороги, а 2-я бригада 27-й дивизии пошла левее тракта Ишима… Задачей было возложено перехватить красных военнопленных, эвакуированных Колчаком с Тюменской тюрьмы, каковых исчислялось около 1000 человек. Колчак, чувствуя, что военнопленных не угнать, в селе Абатском устроил над таковыми зверское избиение, заставив самих военнопленных выкопать яму, и начал штыками колоть. Когда наша бригада захватила Абатское, то ужасу не было слов. В этой яме сотни красных копошились как в муравейнике, кто был мёртв, кто полуживой, и стону не было конца. Большинство были настолько изуродованы, что на человека не похожи. Увидев такое зверство, бригада настолько взволновалась, что командование не в силах были нас удержать, и мы беспощадно погнали Колчака, уничтожая всё, что нам мешало в пути…» Описанные события происходили по соседству с местами, где жили Гавриловы.

В эту пору одно из озёр близ Дмитриевского получило название Комитет. Там скрывались от преследования коммунисты и активные деятели Советов. Может быть, случилось быть среди них и Алексею Сафроновичу. На берегу здешней реки Сапожницы расстреляли и закопали под берёзами двух попавших в плен раненых красноармейцев. В деревне запомнили, что один из них всё жевал по пути на расстрел хлебную корку.

Первые свидетельства его жизни после революции — документы Дмитриевского сельского общества Ситниковской волости Ишимского уезда Тюменской губернии 1920 года. В это время при Дмитриевском сельском обществе вёл свою деятельность сельский Совет рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Он представлял собой первичный орган советской власти.

Сохранившиеся документы упоминают Алексея Сафроновича как секретаря собраний. Это непреложное свидетельство того, что он был достаточно грамотным, пользовался уважением и доверием земляков. Более того, Гаврилов входил в исполком сельсовета. Он, видимо, поверил, что пришло время строить свободную крестьянскую жизнь, и никак не мог остаться в стороне.

Отношения новой власти с крестьянскими массами между тем ухудшались. У большевиков была идея устройства жизни на свой лад и воля воплощать эту идёю твёрдо, зачастую жестоко, вопреки желаниям и настроениям крестьянства. Лишь у него можно было взять продовольствие и прочее сельскохозяйственное сырьё для голодных, замерзающих городов и армии. Крестьянам это представлялось грабежом, угроза голода подступала и к ним.

Поднималось сопротивление, которое быстро переросло в мощное крестьянское восстание. Весной 1921 года повстанческие отряды уже действовали на огромной территории, собрали под свои знамёна, по разным оценкам, от 30 до 150 тысяч человек.

С лета 1921 года повстанцы после серьёзных поражений перешли к партизанской тактике борьбы. В Ишимском уезде тогда начался массовый голод, он продолжался и в 1922 году. Вспыхнула эпидемия холеры. Разгулялась стихия чистого бандитизма. По уезду орудовали мелкие разбойничьи шайки, случались грабежи и убийства без всякой идеологической подоплёки. Последние очаги восстания ликвидировали к концу 1922 года.

Алексей Гаврилов оказался в большой опасности среди этого разгула стихий. По семейным преданиям, он не хотел вставать на ту или другую сторону. Может быть, считал, что у каждой — своя правда и свои грехи. Он не просто слыл «красным», а официально представлял исполнительную власть. У многих это вызывало ненависть к нему. С другой стороны, его, представителя власти, могли толкать к репрессивным действиям против земляков. Например, включить в состав продотряда, изымавшего последнее у односельчан. Отказ от этого мог ему дорого обойтись. В довершение трагического сумбура его мобилизовали в повстанческое войско, но продолжалась служба только четыре дня.

Выход был один — бросить дом и скрываться. Это тоже грозило бедой. Когда Алексей прятался на сеновале друга в селе Тёмном, какие-то два бдительных брата-повстанца из соседней Медвежки его арестовали и долго вели по дороге мимо знакомых деревень. Алексей решил, что смерть ждёт в любом случае, рискнул напасть на конвоиров и вырвался на свободу. Спасибо сибирским лесам и болотам, они дали убежище Алексею и нескольким его собратьям по судьбе — вроде бы трём коммунистам и одному беспартийному, просто державшему нейтралитет. Жёны по очереди носили им еду. Устинья оставляла дома на свекровь и старших девочек грудную дочь Александру, которую родила 4 апреля 1920 года. Бог миловал, лесных сидельцев не выследили, ничьей крови они не пролили и перед победившей властью оказались безвинны.

После подавления восстания понесли наказание обе стороны конфликта. Над теми, кто особо отличился в продотрядах, прошли показательные процессы. Активных участников восстания расстреляли, а их имущество конфисковали. Жизнь подтвердила: Алексей Гаврилов в тяжёлых обстоятельствах избрал самую мудрую линию поведения — прошёл по лезвию бритвы.

Победу власти нельзя считать безоговорочной. Невозможно было совершить прыжок от России крестьянской к промышленному госсоциализму и к манящему коммунизму, что попытались сделать большевики. Невозможно было и обойтись без сильного централизованного государства в стране, разорённой войной, окружённой врагами. В кровавой борьбе родился компромисс, который примирил обе стороны. Большевики при помощи регулярной армии подавили восстания и подчинили крестьянство власти государства, но при этом пошли на уступки. В рамках новой экономической политики они отменили продразвёрстку и установили требуемую крестьянами свободу торговли.

Алексей Гаврилов с полным основанием мог считать, что пришло его время и сбылись мечты о свободе. Не о свободе прожигать жизнь или неправедно наживаться. Он мог теперь работать на земле, развернуть без препятствий свои деловые способности. Конечно, мечтал о достатке — справедливом воздаянии за труд, хозяйственность и понимание законов жизни.

Судя по записям в так называемых похозяйственных книгах, в начале двадцатых годов Алексей Сафронович с матерью, женой и детьми переселился в деревню Малиновку. Может быть, были житейские практические причины для переезда. Возможно и то, что после страшных лет гражданской войны и разгромленного восстания не было ему спокойной жизни в Дмитриевке.

В Малиновке родились младшие дети Алексея Сафроновича и Устиньи Фёдоровны. 5 сентября 1922 года появилась на свет Мария. В промежутке между 1922 и 1925 годами родился мальчик, потом трагически погибший, в 1925 году родился сын Павел. И самой младшей стала Наталья, рождённая 1 июня 1927 года.

На новом месте Алексей Сафронович начинал трудно. Его крепкое прежде хозяйство оскудело, расстроилось за годы смуты. Но очень скоро, в 1922 году, он уже продавал, как разрешила власть, «излишки», оставшиеся после внесения продналога. Наверное, в его растущей семье и не было «излишков», но волевой глава семейства решительно обозначил главные цели. В следующие два года он сумел приобрести две молотилки. Стал сдавать их в аренду. Высоко ценившуюся крупчатку, муку самого тонкого помола, Алексей Сафронович возил на продажу в Тобольск. На вырученные деньги покупал в городе рыбу, другой товар, всё это продавал сельчанам. Деревня всегда пристально следит за теми, чьи дела идут в гору. Люди старательно посчитали и потом в нужный момент припомнили, что к 1928 году у него было до 40 гектаров посева, два постоянных батрака и до десяти сезонных рабочих. А ещё три плуга, по две сеялки, веялки и косилки, шерстобитка, своя кузница. Шесть коров и шесть быков, больше двадцати голов мелкого скота. Ещё Алексей Сафронович построил для семьи хороший дом. Батраки батраками, но секрет успеха был в том, что сам хозяин, его супруга и дети трудоспособного возраста работали день и ночь.

Стержнем его жизни в то время стала мечта построить мельницу. Это было экономически выгодно, дальновидно — и как-то красиво, основательно, общеполезно. Мельницу он хотел оснастить по последнему слову техники, приобрести локомобиль — компактный передвижной паровой двигатель для неподвижных сельскохозяйственных машин. Привёз в Малиновку два тяжелейших жёрнова, выводил мельничный сруб. За брёвнами, как говорили, ездил в лес вместе с беременной женой — судя по срокам, тогда она ждала Наталью. Мельница, будь она построена, приносила бы доход Алексею Гаврилову и его наследникам. Но ведь нужна она была всей округе.

А между тем приближалось время нового резкого поворота. Предстояла индустриализация, и в поисках средств на великий проект государство снова начало перестраивать крестьянскую жизнь.

Сибирское крестьянство было более зажиточным, чем крестьянство Европейской России: здесь преобладали средние по достатку хозяйства, и весьма обеспеченные. Поэтому убедить крестьян-сибиряков в необходимости серьёзных изменений было очень сложно. Большинство сибиряков не поддерживало коллективизацию. Идея объединения привлекала часть наиболее бедных крестьян, неимущих батраков, которым действительно нечего было терять. О новой жизни мечтала и молодежь, которой старорежимный крестьянский труд казался слишком тяжёлым и однообразным.

Алексей Гаврилов рано и остро почувствовал угрозу. Большое хозяйство, да ещё со множеством техники и наёмными работниками, почти наверняка должны были в скором будущем объявить кулацким, и последствия можно представить. Попасть в разряд кулаков было совсем несложно. Ведь в глазах приезжего уполномоченного, бедняка-активиста, недавнего переселенца сибирские мужики, носившие сапоги, а не лапти, имевшие несколько лошадей и крепкий дом, сплошь были кулаками.

Понимая это, Алексей Сафронович не стал прятать голову в песок, а действовал, как всегда, решительно и обдуманно. Ещё в 1928 году распродал дразнящие излишки имущества. В 1930 году переехал с семьёй в совхоз, который создавали недалеко от Малиновки. Снова ему приходилось скрываться от прошлого. Но и на новом месте он не чувствовал себя в безопасности. В 1931 году продал совхозу остатки имущества и повёз семью туда, где их уж точно никто не знал. Теперь он был свободен от собственности истинно по-пролетарски. Впервые в жизни не чувствовал под ногами прочной опоры — своей земли, которой так радовался последние годы. Но было ремесло в руках, вера в себя и сильный характер. Такой человек не растеряется, не опустит рук, пока может бороться за жизнь.

В семье вспоминают, что беглецы ехали не в заранее выбранное место. Удивительно, как из поколения в поколение сохраняли Гавриловы эту волю разом изменить жизнь, устремится в неизвестность. Как их предки, Алексей Сафронович и Устинья Фёдоровна везли с собой маленьких детей. Наталье было четыре года. Видимо, они сели в поезд и двинулись по Транссибу в сторону Иркутска. На станциях поезд в те времена стоял подолгу, Алексей Сафронович везде расспрашивал, нет ли работы. В Черемхове она нашлась, здесь и решили остаться.

Городок расположился на плоскогорье Иркутско-Черемховской равнины. Здесь на нескольких шахтах добывали каменный уголь. Умелые руки Алексея Сафроновича были очень нужны, его прошлое никого особо не волновало. Яков пошёл работать на шахту. Может быть, здесь им было спокойно, но вряд ли хорошо. Город лежит в низине, в ней, как в котле, застаивалось всё, что выбрасывали в воздух трубы этой большой промзоны. Уголь здесь добывали открытым способом, карьеры съедали землю. Это не могло нравиться крестьянам из более тихого лесистого края. И, наверное, «природный пахарь» Алексей Гаврилов всё время помнил о своей земле, о том, как ещё недавно кипела на ней работа.

Он понимал, что по-прежнему не будет, и всё-таки через неполных три года решил вернуться в Малиновку. Нельзя не признать — ему мудро удалось обойти не только опасность раскулачивания, но и всю ломку коллективизации. В 1933 году уже сложился новый строй жизни, и с высоты этой победы Алексею Гаврилову не стали припоминать его кулацкое прошлое. Оказалось, что его хозяйский ум, разносторонняя умелость, трудолюбие, общественный темперамент очень нужны колхозно-совхозной деревне. Он вступил в колхоз «Первое мая». Сначала работал в кузнице. Потом ему доверили пост кладовщика, значит, надеялись на его высокие моральные качества и стойкость перед искушением «материальной ответственности».

А собственное хозяйство ему опять пришлось создавать из ничего. Согласно семейным преданиям, дом Гавриловых после их отъезда отдали под Малиновскую начальную школы. Здание было добротное, деревянное, с печным отоплением. В нём разместились две классные комнаты и три квартиры школьных работников. Теперь об этом завидном жилище оставалось только вспоминать.

Но Гавриловы жили не воспоминаниями. Во второй половине тридцатых у семьи уже был дом постройки 1909 года, деревянный, крытый тёсом, деревянный же сарай под соломенной крышей и железный пригон, крытый соломой. Из скота — одна корова, телята и бычки, свиноматка с несколькими поросятами, баран, до трёх овцематок и ягнята… Сажали три сотки овощей, до 70 соток картофеля, до трёх соток льна и 20 соток конопли — из неё делали пеньковую верёвку. Немалое хозяйство, хотя с прежним размахом не сравнить. Гавриловы всегда много работали и умели трудом создать какой-никакой достаток.

Вернувшись в Малиновку, Алексей Сафронович нашёл на прежнем месте жернова, которые покупал для мельницы. Такую тяжесть никто в своё время не купил и потом не присвоил. И, самое удивительное, он снова начал стройку своей мечты — теперь для колхоза. И построил. Эта мельница потом прослужила не одно десятилетие. Человек вступил в возраст, когда не остаётся места иллюзиям. Уже не было у него своей земли, и пришло, наверное, понимание: не сложилась и не сложится жизнь так, как он мечтал смолоду. И всё-таки он почему-то взялся за дело, которое не сулило выгоды, но было нужно всем.

И в этом же русле — его необычайно насыщенная общественная жизнь. Она отразилась в документах Малиновского сельсовета с 1934 по 1937 годы. Как всегда, эта «низовая» историческая конкретика говорит о времени больше, чем любые историософские, идеологические схемы. Местное самоуправление занято было самыми разными вопросами. Это и спущенные «на землю» государственные установки, и насущные вопросы хозяйства. Можно предположить, что Алексей Сафронович увидел возможность свободного творчества жизни — несмотря на то, что для него пространство свободы заметно сузилось с завершением вольницы НЭПа.

*****